Первое сентября в тоталитарном прошлом

Свое первое сентября я запомнил навсегда.

На рассвете мы проснулись от грубого стука в дверь — пришли за отцом. Его ждали на заводе. Вообще, отец врач, но работяги, кующие ядерный щит родины, в честь Дня Знаний напились до чертиков (впрочем, как и в честь любого другого дня). Без медицинских процедур они могли делать только чайники со свистком. Отец надел ватник, подарил мне кусок сахара и ушел.

Ради такого дня мама напоила меня кипятком. Надев ватники, мы вышли из дома. На улице, как обычно, было -30, с неба падали куски льда. По пути нам попалось несколько трупов медведей. 1 сентября — единственный день в году, когда власть их отстреливала, чтобы хотя бы некоторые дети дошли до школ.

У здания школы нас поджидал строй кэгэбэшников с овчарками. Они страшно лаяли на нас, а овчарки еще страшно рычали. Когда мы с мамой подошли к двери, а один пьяный полковник выстрелил из четырехствольного пулемета. Вроде бы в воздух, но несколько человек на всякий случай умерло.

Юная учительница с глазами испуганной лани взяла цветы, которые я сделал из газетной бумаги, и незаметно спрятала цветок из Константина Устиновича Черненко. Как она сказала мне несколько лет спустя, если бы не это, за наколотого на гвоздь лидера партии меня с мамой расстреляли бы за школой.

Не успел начаться урок, как в класс ворвался пьяный полковник КГБ. Он смачно поцеловал учительницу в нежные губы и сказал, что если мы будем плохо учиться, он лично сгноит нас в GULAG.

После этого он велел всем срочно написать сочинение на тему «Почему я люблю партию». Многие первоклассники не умели даже читать, и мне пришлось незаметно написать 15 таких сочинений за полчаса. Это и определило мою будущую профессию, но сделало антикоммунистом.

Дети, которые плохо учились, куда-то исчезали. Нам говорили, что их перевели в другую школу, но мы-то понимали. Через 30 лет я встретил некоторых из них — постаревших, с седыми волосами и морщинами. Ничего не поделаешь, GULAG не курорт.

Я учился хорошо и умело скрывал свои убеждения. Когда чувствовал, что могут раскрыть, менял школу. Их у меня было четыре. Но в итоге меня, конечно, раскрыли и расстреляли.