Письмо выбывшему адресату

Здравствуй, бабушка!

Мы не разговаривали уже четверть века. Недавно вышел из воронежского университета, и, знаешь, рука прямо сама полезла в карман, за телефоном. На кончиках пальцев был твой номер 264148. Хотелось немедленно сообщить – сколько всего мне только что рассказали о твоей учебе в 1943 году. О том, что, оказывается, все студенты минимум один день в неделю посвящали восстановлению разрушенного Воронежа. Все – значит и ты тоже. То есть, получается, есть немаленькая вероятность, что когда-то ты помогала приводить в порядок дома, мимо которых я сейчас иду.

Я действительно чуть не начал набирать номер. Это же так естественно – просто позвонить.

Специально ходил в филиал краеведческого музея, где рассказывается об обороне Воронежа и послевоенном восстановлении. Там много фотографий освобожденного города. Люди разбирают завалы, с удовольствием позируют. Была надежда, что на одной из фотографий случайно найдешься ты. Не нашлась. Но экспозицию постоянно обновляют. Когда-то фото с тобой было в саратовском краеведческом, теперь нет. Может когда-то вернется. Может что-то всплывет из фондов и здесь.

Все мое детство ты обещала свозить меня в Воронеж. Да что-то не сложилось. Но, как ни странно, сейчас я бываю в Воронеже гораздо чаще, чем в Саратове. Видела бы ты – каким стал город. Ты бывала в нем, когда это был серенький скучный городок, один из многих. А теперь – красота, основательность. Тебе бы точно понравилось.

Знаешь, сейчас смерть воспринимается как-то иначе. Эпидемия огрубила нас, сделала более равнодушными. Еще года три назад смерть кого-то нестарого била очень больно. А теперь… умер-шмумер, так жалко, ну что там у нас дальше в ленте. И вообще, благодаря соцсетям, создается странное ощущение, что люди не умирают, а просто перестают писать. И всегда можно зайти на страничку, почитать на несколько лет вглубь. И вроде как-то все нормально…

Но вы уходили в доинтернетовскую эпоху. Не оставив мемуаров, пусть и обрывочных. И сейчас, много лет спустя, я испытываю почти физическую боль от своего незнания. Конечно, в 20 лет у меня были вообще другие вопросы и устремления. Конечно, мне было интересно другое. Поэтому я о многом тебя не спросил, да и не мог спросить. Но мне больно из-за того, что не могу сделать это сейчас. Зная, с каким удовольствием ты бы ответила.

С возрастом приходит понимание, что многого в жизни уже никогда не произойдет. Просто не случится, и все. Повезло тем, кто годами шел по своей дороге и не пропускал ничего, что чувствовал важным. Но даже при этом замечательном раскладе ты не можешь позвонить по десяткам номеров, ты не увидишь за десятками дверей тех, кого так хотел бы. Да, можно всегда начать жизнь сначала. Вот только воспоминания останутся воспоминаниями. Неполными и нечеткими. И будут стираться по мере того, как стареет голова.

Бабушка, тебя нет уже больше половины моей жизни. И после того, как тебя не стало, я узнал о тебе больше, чем знал, когда все это можно было просто спросить. Гораздо больше. Я удивляюсь невероятной жизненной силе молодости и проклинаю ее, потому что сила эта в принципе не позволяет мозгам осознать конечность бытия. Когда видишь впереди вечность, можешь позволить себе жечь время на пустое. И только принятие конечности вообще всего добавляет осмысленности. Да и то не всем.

Я не знаю, встретимся мы еще когда-то, или нет. Насчет всех этих встреч есть очень разные версии. Вряд ли сложится, бабушка. Мы продолжим вспоминать тебя, и вести вот эти мысленные беседы. Но все мои дети родились уже после твоей смерти. Ты для них просто фотографии в старом альбоме, где они никого не знают. Прости, у меня не получится им объяснить – какой ты была. Прабабушки и прадедушки – это что-то очень далекое. Я и сам знаю лишь имена некоторых из них. В детстве было не очень интересно. А сейчас… Наверное, когда меня не станет, эти альбомы отправятся на мусорку. Так уж все устроено.

Не хочу еще раз прощаться. И не буду.