Точки отсчета

Листки бумаги взлетели со стола, как потревоженные птицы. Распахнувшаяся форточка угрожающе ударилась о карниз. Григорий подбежал к окну и успел удержать стекло, уже вылетавшее из рамы. Судя по нескольким гвоздикам, вбитых вкривь и вкось, это была уже не первая попытка побега.

Кое-как закрепив стекло в форточке, Григорий наконец закрыл дверь в кабинет, немного нерешительно сел за большой стол и откинулся на спинку стула.

Первый в жизни собственный кабинет. В тридцать пять лет! Невероятно. В их конструкторском бюро воспевалась идея коллективного труда, и свои кабинеты были только у Главного, у парторга – и вот теперь еще у Григория. А это очень, очень хороший знак.

Причем дали не за вылизывание задницы, и не за честные глаза на партсобрании. Все заслуженно. Когда ввели войска в Афганистан, возникли проблемы с некоторыми деталями для бортовых самописцев перспективной модели самолета. Осторожные японцы потребовали у румын-посредников доказательств, что продукция не будет использоваться в СССР для военных целей. А как докажешь, если как раз для них-то все и закупалось. Свои аналоги, конечно, разрабатывали, но дело шло туго. Ситуация складывалась неприятная.

Григорий выступил с инициативой запустить на гражданском филиале завода производство кассетных магнитофонов с использованием японских комплектующих. Там уже пятнадцать лет клепали одну и ту же модель радиоприемника, а проект кассетника ждал, пока советская промышленность осилит электронику нужных габаритов. Если же наладить закупку у японцев, все немедленно складывалось. А сколько именно магнитофонов на самом деле будет собрано – дело десятое.

Кассетник получился настолько удачным, что Григорию дали за него золотую медаль на Выставке достижений народного хозяйства СССР. И нелишнюю тысячу рублей в нагрузку. На нее удалось купить импортный детский гарнитур и веселые болгарские обои с грибочками. Младшая дочка была еще маловата, чтобы оценить обновки, но старшая очень радовалась.

На очередной планерке Главный подошел к Григорию, похлопал по плечу и сказал:

— Вы посмотрите на этого уникального человека. Он один спас сразу двести жоп! Премию я тебе, конечно, вдобавок к ВДНХ выпишу. Но надо подумать, товарищи, как еще поддержать молодого отца.

В итоге придумали, что Григорию надо хоть иногда бывать в тишине. И вот – свой кабинет!

Да, на первом этаже. Но довольно высоком, люди в окно не заглядывают. И не на солнечную сторону. Не изжаришься летом, как в большом зале на втором этаже, где он проработал семь лет.

Один. В тишине. Невероятное удовольствие. Он уже почти задремал, потому что ночью спал мало и плохо. Но в окно постучали. Не по нему самому, по обитому жестью отливу. Как-то странно, неритмично. А потом, после небольшой паузы, еще раз. И еще. В окне замаячила чья-то голова, всматривающаяся в полумрак кабинета.

Григорий встал и подошел поближе. На улице стояла высокая женщина. На вид лет пятьдесят. Темные очки. Какая-то немного странная одежда. Увидев обитателя кабинета, она испуганно отпрянула. Но не ушла. Неуверенно помахала рукой.

Григорий внимательно осмотрел раму окна на предмет выпадающего стекла, дернул шпингалет и потянул ручку на себя.

— Вы что-то хотели, женщина?

— Вы же Григорий Данилович, верно?

— Ну, еще недавно был просто Григорий, но, кажется, надо привыкать и к отчеству. Мы разве знакомы?

Женщина молчала. Она несколько раз открывала рот, пытаясь что-то сказать, но у нее не получалось.

— Вам плохо?

— Нет, нет, все хорошо. Вы просто такой же… как на фотографиях.

— Каких фотографиях?

— Подождите, дайте сказать. Что же сказать… Вы помните Славика Чернова?

— Славика? Еще бы! Где он?

Его лучший друг уехал вместе с родителями после девятого класса. Вроде недалеко, всего километров пятьсот. Но в какой-то мудреный город, куда так просто не попадешь. Договорились переписываться. От Славика пришла пара писем с вымаранными кем-то целыми предложениями. А потом тишина. Почти двадцать лет тишины. Григорий пытался найти друга – и когда учился в институте, и в первые годы на заводе. Но даже по большому блату в лице секретарши Главного ничего не вышло. Она сказала, что никакого Вячеслава Чернова в Энске сейчас нет, а если начать узнавать дальше – может плохо кончиться. Григорий почти смирился. И все же детские воспоминания, перемешанные с каким-то тревожным чувством, не уходили.

Женщина торопливо заговорила:

— Да все в порядке с ним. У него отец стал какой-то очень важной шишкой, которого нельзя было упоминать. И они сначала в Сарове жили, а потом уехали в Сибирь строить завод. Но он совсем скоро вас найдет.

— Где жили?

Женщина запнулась.

— Кажется, я что-то ляпнула. Беда у меня с названиями городов. Но, главное, он жив и скоро приедет.

— Он вас прислал?

— Да не совсем. Хотя можно и так сказать.

Она снова замолчала. Григорий не очень понимал, что делать. Выглядело все это странно. Но вряд ли эта испуганная женщина была коварной шпионкой, пришедшей узнать про устройство магнитофона. Хотя кто их знает. Наверное, настоящие шпионы отличаются от киношных.

Чтобы как-то заполнить паузу в беседе, Григорий достал из кармана пиджака пачку сигарет. Чиркнул зажигалкой. Затянулся.

Женщина воскликнула:

— Вы курите!

— Да, есть такое. Хотите сигарету? Хорошие, болгарские.

— Нет, не надо.

— Может быть зайдете ко мне? Я выйду на проходную, встречу. Расскажете о Славике. Я действительно страшно волновался все эти годы.

— Нет, не могу. У меня очень мало времени. Совсем мало. Уже ухожу. Я так рада, что вас застала. И пожалуйста, бросьте курить. Пожалуйста.

— С чего вдруг это вас волнует?

— Да я понимаю, что… Просто мужчины и так живут очень мало. Мои дети выросли, не зная своего дедушки. Только по фотографиям. И мне не хватило слов, чтобы рассказать им – какой он был. Как я его любила. И за что.

— Он умер из-за курения?

— Не только. Но в основном из-за него. У нас вместе могло быть на двадцать, тридцать, сорок лет больше. Брось это. Бросьте…

— Вот докурю – и брошу, обещаю!

В дверь кабинета постучали. В приоткрывшуюся щель просунулась голова завхоза.

— Григорий, иди канцелярские принадлежности для кабинета получать, а то домой уйду!

— Да, сейчас, Петр Ильич.

Григорий обернулся обратно к окну, но за ним уже никого не было.

Славик забарабанил в дверь ранним утром следующего же дня. Вошел большой, высокий, с двумя огромными баулами. После объятий пристально посмотрел в глаза Григорию и сказал:

— Да ты, брат, не удивлен ни хера. Что, родители не удержались, позвонили?

— А с чего они должны были позвонить?

— Ну я же к твоим с самолета поехал, по старому адресу. И потом уже к тебе. Так что, выдали? Не выдержали?

— Нет, никто не звонил. Ты же сам мне какую-то тетку прислал предупредить.

— Я? Тетку? Ты спишь что ли еще? Просыпайся давай. С женой познакомь. Я вот детям привез кое-что, только не знал – кто у тебя, мальчики или девочки.

— Девочки…

— Ну, может еще и мальчики будут. Не везти же обратно. Ну налей чаю, сутки ничего не ел.

Они сидели на кухне. Было странное чувство, словно не прошло двадцать лет, и разговор продолжается с того места, где закончился тем июльским вечером, на вокзале. Славик приехал надолго, замом по производству на военный завод по соседству. И старая дружба, по всем признакам, не заржавела. Григорий потом еще пару раз спрашивал про странную тетку, но Славик смотрел на него с недоумением и разговор не поддерживал. А потом и забылось.

Быстро летели годы.

Младшая дочь пошла в первый класс. Жена к тому времени уже вышла на работу, и забирать ее могла только три раза в неделю. Еще один день помогала старшая. Но в четверг расписание ни у кого не совпадало.

От дома до школы было метров триста, и младшая сказала, что она взрослая, и хочет ходить обратно сама. Договорились попробовать. Но для надежности Григорий предложил проходить мимо окна его кабинета и махать рукой. Здание КБ находилось аккурат на полпути от школы, если идти по улице, а не прорываться дворами.

Сходили проверить маршрут. На месте выяснили, что младшая пока не достает до окна, и заглянуть в него может разве что в прыжке. Не самый надежный вариант, особенно во время дождя или в гололед.

Отличный план готов был рухнуть, но тут с третьего этажа посыпалось пшено. Сердобольная практикантка поддерживала жизнеобеспечение голубей. Несколько крупинок упало на железный подоконник кабинета Григория, и туда тут же приземлился голубь, залихватски клацнув когтями по металлу.

— А давай ты будешь стучать мне по этому подоконнику, — предложил папа, — Монеткой или ключом, чтобы получалось громко. И я сразу выгляну.

— Здорово, давай!

— Только мне надо знать наверняка, что это ты, а не очередной голубь. Надо придумать шифр.

— Давай! Как будет «папа, я тут» на азбуке Морзе?

— Длинно получится. Хватит буквы «П». Точка, тире, тире, точка. Сможешь?

— Конечно!

— Вот и отлично. Завтра попробуем.

Завтра был очередной трудный день. Бушующая перестройка вроде бы пока не трогала завод. Но чиновники в Москве говорили о планах на следующий год как-то вяло. А из соседних городов прилетали истории о том, как уголовники через кооперативы заключали договора с заводами. Конец историй был разным, но всегда печальным.

Если честно, у Григория вообще вылетело из головы, что надо проконтролировать маршрут дочери. Он просто забежал в свой кабинет немного посидеть с закрытыми глазами. Давно предлагали другой, на верхнем этаже. Но слишком много хорошего ассоциировалось именно с этим, первым. И не до того, все не до того…

Он задремал. И проснулся от того, как кто-то стучит по отливу. Неравномерно. Неритмично. Точка, тире, тире, точка…

Черт!

Григорий кинулся к окну. Увидел младшую дочь с испуганным лицом, которая уже явно не первый раз дотягивалась до железного покрытия ключом.

Увидев отца, она заулыбалась и помахала ему рукой. Он махнул ей в ответ, и в этот момент вспомнил, когда первый раз услышал этот код.

Май. Шесть лет назад. Высокая женщина.

«Вы такой же, как на фотографии»

«Он совсем скоро вас найдет».

«Я так рада, что вас застала».

«Мои дети выросли, не зная своего дедушки».

Григорий помахал дочери еще раз, и она побежала в сторону дома.

Приоткрыл окно. Холодеющий осенний ветер ворвался в кабинет. Он привычным движением подвинул пепельницу, стоящую на подоконнике, полез в карман за сигаретами.

«Брось это. Бросьте…»

Будучи инженером, он понимал, что есть вещи невозможные в принципе. И, скорее всего, просто приснилось. Он просто задремал на стуле в тишине. Но все же…

***

Початая пачка сигарет «Родопи» еще семь лет валялась на подоконнике, покрываясь пылью. Ее докурил один из рабочих, пришедших переделывать опустевшее здание конструкторского бюро под офисный центр.

Григорий Данилович в это время работал генеральным директором компании «Морзе», владевшей этим и многими другими зданиями умершего завода.

Его друг Славик вписался в рынок раньше и успешнее. Он дорого продал стратегический запас цветных металлов из хранилищ завода, а потом приватизировал все остальное. У Славика появился первый в городе бронированный «Мерседес», предмет зависти всех горожан без исключения.

Их дружба снова прервалась, и снова не по вине Григория. Однажды вечером Славика расстреляли на перекрестке, у поворота к дому. Броня, как оказалось, помогает не всегда. Особенно если опустить бронированное стекло, чтобы покурить с комфортом.

На похороны вместе с родителями прилетела уже совсем взрослая дочь Славика, о которой он никогда не рассказывал. В тот день, полный трагической суеты, Георгий смотрел на заплаканную девушку, а в голове вертелось: «Мои дети выросли, не зная своего дедушки».

Словно что-то прошло мимо него, не задев. Только горячо и смрадно подышав в затылок.

В компании «Морзе» с тех пор среди некурящих сотрудников раз в полгода разыгрывали ценные призы. Самый дорогой из них, пишущий видеоплеер Funai, 31 декабря 1994 года вручил лично генеральный директор.

В своем поздравлении коллективу Григорий Данилович сказал, что жизнь удивительна, а все самое худшее и страшное уже позади.

Paypal [email protected]

Также будет полезным пополнить счет номера +79262148110, который используется для интернета в поездках