Возвращение домой

В пустом коридоре старого дворца культуры пахло детством.

Оно бывает очень разным, но никогда – плохим. Впрочем, даже если бы Павел первый раз в жизни почувствовал эту странную смесь запахов влажного мрамора, тяжелых бархатных занавесок и настоящего дубового паркета, он вряд ли бы поморщился. Но первый раз волна запахов накрыла Павла очень давно, когда ДК еще был гордостью важного военного завода. Там было много интереснейших кружков и секций, предназначенных для детей рабочих. Родители Павла не имели к заводу никакого отношения, но дед работал вахтером. И он умел договариваться с кем угодно. В кружке робототехники было бесконечно интересно, вот только на выставки и конкурсы юных техников не пускали. Уж больно интересные детали попадались в их роботах. Прямо с конвейера.

Но это было давно. Тридцать лет назад? Сорок? Какая разница. Павел шел по коридору и удивлялся – как же крепко все делали при старом режиме. Там, на улице, уже все стерлось и обветшало, да и сам завод давно канул в небытие. Но внутри дворец оставался точно таким же, каким он запомнился сразу после открытия. Паркет сиял, как зеркало, красный мрамор на стенах красиво переливался прожилками в свете люстр с редкими по нынешним временам лампами накаливания, а зеленые бархатные шторы не выцвели, не порвались и не переехали к кому-то домой. Кто-то очень берег дворец все эти годы, и Павлу бы очень хотелось знать – кто.

Он поднялся по парадной лестнице на второй этаж. Из актового зала доносилась тихая, едва различимая музыка. У двери в партер сидел какой-то седой старик, одетый в солдатскую гимнастерку и почему-то полковничьи, с лампасами, брюки. Еще секунду назад он расслабленно читал книгу в потрепанном малиновом переплете, а теперь пристально смотрел на Павла.

— Опаздываете, молодой человек?

— Я? Вроде нет. Просто зашел. Я тут занимался когда-то. В детстве. Кружок робототехники.

— Да, был такой. Вы там электронный тир на новый год как-то сделали. Где надо было по ежам с красными глазами стрелять.

— Не по ежам, а по колобкам. И глаза зеленые были. Я сам этих колобков собирал.

— Верно, зеленым. Значит не врешь. Нет кружка давно. Подо что только помещения не сдаем теперь. Вот, в зале сегодня какая-то группа играет. Террариум, серпентарий…

— Может «Аквариум»?

— Да, точно. Пустить послушать?

— Это кавер какой-то? Как «Аквариум» может выступать? Им же уже под сто лет там всем, если не больше… Да и были какие-то новости…

— Ты заходить будешь или нет?

— Да давайте загляну. Давно я на концертах не был.

Павел открыл дверь в зал и на мгновение оглох. Непонятно, как обычный кусок дерева с декором мог сдерживать звук такой силы. Он много раз слышал о выстраивании звуковой стены на концертах, но первый раз ощутил ее всем телом. Это было почти больно и одновременно приятно.  До мурашек.

С первой услышанной ноты, с первого взгляда стало понятно, что «Аквариум» настоящий. Маэстро был очень немолод, но бодр, а звучал сильно лучше, чем когда-то с магнитофонных кассет. Группа играла громко, и, хотя в зале был притушен свет, Павел увидел, что ни одного кресла в партере нет. На месте чинных рядов оказалась большая, уходящая в темноту площадка. И вся она была заполнена людьми.

Павел думал, что так и останется стоять около двери, но стоило ему чуть задеть плечом соседа, как тот легко отодвинулся в сторону, освобождая проход. И следующий человек сделал так же. И следующий. Почему-то вспомнилось, как однажды в июне он шел по незнакомому дачному поселку, где купили домик друзья, и вдруг вышел на берег Волги. Солнце только начало садиться. Сквозь прозрачную воду метров на пятьдесят вперед видно было ровное песчаное дно, над которым носились стаи рыбок. Павел снял кроссовки, подвернул джинсы и просто пошел от берега.

Сначала шел осторожно, опасаясь не заметить обрыв, но мелководье все не кончалось, а вода расступалась, как воздух, и совсем не холодила. Оглянувшись назад, Павел понял, что отошел от берега на добрый километр. Быстро темнело. В далеких домиках загорались огни, а звенящую тишину нарушали только всплески от прыжков рыбок и низкий женский голос, который пел «Город».

А в небе голубом

Горит одна звезда.

Она твоя, о Ангел мой,

Она всегда твоя.

Недалеко, примерно в полусотне шагов, на маленькой фанерной лодке плыла девушка. Улыбнувшись, Павел пошел к ней, но вместо огнегривого льва и синего вола его встретил обрыв, незамеченный в наступивших сумерках. Окунувшись с головой, он утопил мясо для шашлыка и недавно купленный Walkman. Зато познакомился с Леной.

Добраться до друзей тем летом так и не получилось, хотя, как выяснилось позже, их домик был в четырех проездах от того, где жила Лена. Но иногда просто не нужно других книг, кроме друг друга. Разговор, начавшийся на речной косе, продолжался день и ночь, до самого конца августа. Сошла клубника, начались малина с вишней, потом стали созревать яблоки и абрикосы. В холодные ночи, которых в августе оказалось необычно много, он подбрасывал дров в кирпичную печь, а она всегда говорила при этом, что любит его. И они смеялись.

В конце августа Павел должен был уехать в другой город. Он перевелся в другой университет после второго курса, потому что – так уж получилось – ближайший толковый профессор, интересующийся историей средневековой Франции, жил на расстоянии тысячи километров. А средневековая Франция была бесконечно важна. Почти как Лена.

Они говорили, что тысяча километров – пустяки, что можно перезваниваться и ездить друг к другу в гости. И вообще, невозможно представить, чтобы какие-то расстояние и время разрушили их пару. В те аналоговые времена еще не придумали смартфонов с видеокамерами, и главным инструментом общения был проводной телефон да бумажные письма. Они прилежно переписывались раз в неделю, и старались созваниваться в четверг вечером, когда Лена специально приходила домой к отелефоненной подруге, а он на переговорный пункт.

Павел не помнил, кто первым пропустил созвон. Да и вряд ли это было важно. А потом резко началась осень, и ходить к подруге на гору по грязи и лужам стало совсем тяжело. Переписка продолжалась, и Павел старался придерживаться первоначального ритма. Но общих тем для обсуждения с каждой неделей становилось все меньше. И по все уменьшающимся письмам Лены он чувствовал, что она просто вежливо реагирует на его новости, не очень распространяясь о своих. В последнем письме она сказала, что очень ждет зимних каникул, чтобы наконец увидеться. Это было в ноябре.

Прошел Новый год, закончилась первая тяжелая сессия на новом месте, и Павел приехал домой. Перед отъездом он звонил подруге Лены, но та говорила, что не видела девушку очень давно. Эти же слова Павел услышал, когда позвонил уже из дома. Он выпросил домашний адрес и побежал по нему, но там была только усталая мама, сообщившая, что Лена уже давно живет сама по себе, и где именно – мама без понятия.

Очень глупо было ехать на дачу в январе, но Павел все же добрался туда, перейдя по льду реку, и, с большим трудом ориентируясь в белом пространстве, дошел до нужного места. Дом стоял. Свет в единственном видневшемся окошке на чердаке не горел. И, похоже, с приходом зимы здесь никого не было.

Конечно, зная имя и фамилию человека, найти его не очень трудно, особенно если ты этого очень хочешь. Но Павел, раздосадованный таким пренебрежением к своей персоне, поиски прекратил. Он еще раз позвонил подруге Лены, с которой успел зацепиться языками за время неудачных созвонов. Предложил встретиться поболтать. Она не отказалась. В конце каникул провожала его на вокзале. Это было ужасно мило. Ужасно. Время должно лечить. Но вместо этого воспоминания становились все более тяжелыми. Они просто мешали жить.

У некоторых сердце поет, у некоторых болит

Он нажимает на «Save», а она нажимает «Delete»

И нет смысла спрашивать «кто», нет смысла спрашивать «как»

И некоторые женятся, а некоторые так

БГ допел старую, знакомую каждому песню, поднес руку ко лбу и стал демонстративно высматривать кого-то в зале. «Мы хотим позвать на сцену одного нашего старого знакомого. Кое о чем напомнить. Кое-что сделать». Павел отвлекся от своих воспоминаний. Кажется, эти слова он слышал много раз. Но где?

«Калинников! Калинников», — пронесся по залу шепот. Грузный человек в легкой, не по сезону жилетке поднялся на сцену и обнялся с БГ.  Группа заиграла простенькую, но сразу же узнаваемую мелодию. Звукорежиссер не успел выставить гостю уровень микрофона, и сначала было слышно только самого Гребенщикова.

Что бы она не сказала,

Что бы я не ответил ей

Времени осталось мало

Время говорит скорей, скорей!..

У Павла ёкнуло сердце. Он вдруг почувствовал, что Лена где-то рядом. Прошла чертова уйма лет. Столько всего произошло, и многое уже просто навсегда закончилось. Он прожил эту жизнь без нее, и, надо сказать, неплохо. Сети давно пусты и ловить уже некого. И никогда не было, не было, не было…

Но он хотел просто видеть ее. Заглянуть ей в глаза. И попросить: «Отпусти меня! Скажи – я отпускаю тебя. Забудь меня, забудь эту дурацкую лодку, эту тишину. Забудь все – и иди дальше! Иди! Пусть будет другое».

И она бы положила ему палец на губы и сказала: «Мы разлили все поровну, Павел. Прощай и прости».

Нет, Лена точно была здесь. Он просто чувствовал ее присутствие. Может быть вот та женщина, около сцены? У нее такие же длинные волосы, как были когда-то у Лены. Павел пробился почти к ногам БГ, заглянул в лицо танцующей, но она оказалась совсем юной. Он заметался по залу, и люди снова расступались перед ним, как вода. Но Лены не было. И ощущение присутствия ослабело, а потом и вовсе исчезло.

Сигаретного дыма змейка

И опять барахлит телефон

Или кончается батарейка,

Поговорим потом

Когда закончилась песня, БГ вместе с Ильей Калинниковым и группой ушли за кулисы, но Павел знал, что еще не конец. Вместе с залом он бил в ладоши в полной темноте. Одновременно пытался уложить в голове увиденное с воспоминаниями о том, что эти два человека просто не могли сейчас встретиться на одной сцене по чисто… техническим причинам.

Через 20 минут овации «Аквариум» вернулся, чтобы спеть привычный набор песен на бис. Набор этот практически не менялся много лет, и Павел первый раз немного заскучал. Последней, разумеется, оказался «День радости».

В зале и на сцене было темно. Единственный, но очень мощный луч света бил сверху на самого БГ, делая его фигуру практически неразличимой. И когда было пропето про то, что Бог есть свет, и в нем нет никакой тьмы, вспыхнули все лампы, луч над БГ погас, а стул, на котором он сидел, оказался пустым. Зал еще некоторое время неуверенно аплодировал и вызывал солиста, однако на сей раз все было тщетно. Подождав немного, все музыканты поклонились и разошлись за кулисы. Концерт кончился.

Павел вроде бы выходил со всеми, но до гардероба он дошел, когда там уже никого не было, кроме еще одного деда – худого, с узким нервным лицом.

— Где вы ходите вечно, а? Если вам назад не надо, значит никому не надо, так?

— Нет, не так. Извините меня.

— Ладно. Номерок не потерял?

Павел вообще не помнил момент сдачи чего-либо в гардероб, но номерок сразу же нашелся в заднем кармане, и через мгновение в руках был полушубок из грубой черной ткани, но на пышной меховой подбивке. Надев его, Павел ощутил такое тепло и радость, что решил даже не связываться с транспортом и идти домой пешком.

На улице ярко горели фонари и медленно падал снег. Павел шел широким шагом, радуясь тому, что все вокруг такое знакомое и красивое. Душа пела. Казалось, он получил то заветное отпущение, и теперь все будет еще лучше. Точно будет.

Он не оглядывался назад, и два старика, вахтер и гардеробщик, очень легко для своего возраста неслись за Павлом, даже не пытаясь скрываться. Со стороны могло показаться, что они вообще не касаются земли. Когда они проносились мимо какого-то здания, его тут же окутывал снег, а потом все рассыпалось на рой снежинок и улетало в наступавшую сзади темноту.

— Нет, ну ты, конечно, мастер, — говорил гардеробщик, — Такое внимание к деталям, такая режиссура процесса… Если бы я не знал, что все вокруг очередная игра воображения, даже не заподозрил бы подделку.

— Но это и не была подделка. Почти все, процентов на девяносто пять, я взял из его памяти. Он же был полвека назад во всех этих местах, на этих концертах. Осталось немного смикшировать – и вуаля!

— Шутка ли для человека – полвека! А о ком он все время думал?

— У них такое называется по-разному. Любовь всей жизни, стерва, испортившая жизнь… В нашей терминологии это точка коррекции судьбы. С возрастом в памяти остается все меньше мелких деталей, и вот такое начинает тревожить. Мы это исправляем.

Павлу стало немного холодно. Он уже предвкушал, как зайдет в дом, снимет тулуп и заварит огромную чашку горячего чая с лимоном. А потом… Потом все будет.

Город за его спиной продолжал исчезать во мраке. Старики вели неспешную беседу, и снежинки облетали их на почтительном расстоянии.

— Слушай, а когда он заметался по залу – это что было?

— Вот, а ты говоришь – мастер, мастер. Облажался я. По полной программе. Слишком много деталей места добавил. Наш же концерты в больших городах как давал? Правильно, сериями. И в реальной жизни Павел с Леной разминулись на один день. Понимаешь? Ровно сутки назад она стояла на том же месте, что и он. Вот, видимо, и почувствовал. Нехорошо вышло. Некрасиво.

— А куда она делась вообще? В этой самой реальной жизни.

— Да никуда. Жила себе. Познакомилась с другим парнем. С ним было веселее. И он был рядом. А этот тоже неплохой, но далеко. Дело молодое. У людей так бывает, что они для кого-то центр вселенной, а этот кто-то для них – так, минута на пути. Она уж и имя его не вспомнит. Не из-за склероза. Просто – неважно было. Стерлось.

Павел уже дошел, долетел до пешеходной улицы, и, проходя мимо одного старого дома, вдруг увидел свет в окне на втором этаже. Этот свет погас для всех очень давно. Некому было по вечерам зажигать лампу на круглом столе со скатертью песчаного цвета. Некому и незачем. Но вот теперь она снова горела. И если только что закончился концерт «Аквариума», которого не могло быть в принципе, может быть случится еще одно чудо?

Вахтер всполошился:

— Так, еще один косяк. Вид дома из детства, и свет горит, как тогда. А за фасадом-то я ничего не строил, только картинку из памяти взял. И если он туда войдет, все ж испортится. Ай как нехорошо-то. Возвращаем его срочно.

— А где он сейчас?

— Где они обычно и бывают. В хосписе. Сегодня отойдет. Нормально пожил дед. Пора и честь знать. Прощальное увеселительное мероприятие закончилось, всем спасибо.

Все исчезло – и Павел, и город. и свет. Только два тающих в темноте голоса.

— А наш-то был хорош…

— Почему был? Он и сейчас хорош. Точнее, она.

— И что, тоже поет?

— Да не то слово. Но теперь еще и танцует. Я тебе обязательно покажу при случае.  А то и познакомлю.

И в каждом сне
Я никак не могу отказаться,
И куда-то бегу, но когда я проснусь,
Я надеюсь, ты будешь со мной…

Южное Бутово. Декабрь 2019

***

Когда ты взрослый, можно позволить себе многое. Но есть немало вещей, которые не покупаешь именно потому, что ты взрослый. Не несущие особой практической пользы. Но такие интересные. Книги, музыка, коллекционные и букинистические издания. Много чего. Ручаюсь потратить все присланные деньги только на интересное.