Дед Миша

Когда я родился, моему деду Мише было уже 66 лет. Молодым я его видел только на фотографиях, где он — строгий мужчина с черными как смоль волосами. К моменту моего рождения волосы поседели и стали белыми. И я не помню, чтобы за 19 лет нашего знакомства он хоть как-то менялся.

Здоровье у деда было железное. Если не считать туберкулеза, перенесенного еще в молодости, он ничем, кроме простуд, не болел. И это при том, что здоровым образом жизни дед, мягко говоря, не увлекался. Курил с 10 лет, регулярно выпивал. Сигареты предпочитал самые дешевые, а напитки – какие подвернутся. Впрочем, пьяным я его ни разу не видел – так, навеселе. Поесть любил от души, и слово «диета» ассоциировалось у него разве что с названием одного саратовского магазина. Однако до 84 лет он умудрился сохранить поджарое молодое тело, странно контрастировавшее с лицом, вполне соответствующим возрасту. В это непросто поверить, но до 80 лет он водил свой мотоцикл «ИЖ Юпитер-2», честно проходя медкомиссию. Врачи говорили, что у него все функционирует, как у мальчика. Наверное, когда б не курево да не самые качественные напитки, дожил бы до ста…

Родом дед был из Астрахани, но о детстве рассказывал мало. О родителях – ни слова. Вроде были братья и сестры, но связь с ним не поддерживалась, да и в Астрахань дед не ездил. Почему так? Не знаю. Вроде после революции он остался фактически сиротой, и вынужден был как-то выживать сам. Дед рассказывал, как хорошо жилось во время НЭПа, когда раскрутившийся народ кутил напропалую. Дескать, пустит хозяин кабака в неубранный зал поутру, а там еда, сигары, мелкие деньги на полу валяются… Как при детстве с такими воспоминаниями дед умудрился выучиться на тромбониста и стал действительно довольно глубоко разбираться в классической музыке – я не знаю. Превратности судьбы.

Когда началась Великая отечественная, деду было уже тридцать. Может поэтому, а может еще почему, но в регулярные войска он не попал. Основную часть времени провел в тылу. Почему так случилось – не знаю. Оно, наверное, не очень героически звучит. Но зато у меня был дед. Медаль «За победу над Германией» с профилем Сталина ему дали. И до смерти он получал юбилейные – к каждому десятилетию Победы. Героя из себя не строил. А то помню я одного дедка, на полном серьезе рассказывавшего школьникам, как он, служа в музыкальной роте в тылу, героически приближал победу над фашизмом… Моему деду вроде даже какие-то льготы полагались, но он ими так и не воспользовался ни разу. Не чувствовал себя в праве.

После войны работал в саратовском театре оперы и балета. Играл на тромбоне. Говорил, что тромбон – отличный инструмент. В некоторых спектаклях надо три раза в него дунуть и идти играть в карты. А платят-то, будто весь вечер мундштук изо рта не вынимал. Он, конечно, кокетничал. В оркестре у него была партия первого тромбона, которая почти всегда достаточно большая. Дед был занят во всех операх, балетах и опереттах. Еще играл в парке «Липки» на летней сцене. Судя по всему, играл неплохо — когда в Саратов приехала на гастроли труппа Большого театра, на обратном пути музыканты стали звать деда в Москву. Всерьез, не ради красного словца. Дед отказался. Искать добро от добра было не в его свойствах.

Каждое лето театр ездил куда-то на юг на гастроли. О них дед вспоминал с большим удовольствием. Рассказывал, какое вкусное вино в Гаграх. О другом не рассказывал, но о некоторых развлечениях можно судить по рассказам бабушки. Когда моя мама подросла, она хотела отдать ее в хореографическое училище на балерину. Благо данные позволяли. Дед встал на дыбы. «Знаю я, что с этими балеринами делают», — мрачно пробурчал он. Не иначе как кто-то ему рассказывал.

Как и положено мужчинам того времени, дед яростно увлекался голубями и радиоприемниками. Тратил на них немалые деньги. Голубей я уже не застал, а вот несколько старых радиоприемников еще лежали на комоде. И к каждому юбилею победы дед получал от завода, где на пенсии работал вахтером, по еще одному.

Завод – это отдельная история. Казалось бы, что может вахтер? Да ничего, только на педальку нажимать, чтобы работяги туда-сюда проходили. Но дед был очень коммуникабельным. И потому добывал очень необычные вещи. Помню, как-то летом, когда мы с бабушкой жили на даче, в узкий проезд вдруг въехал огромный грузовик, груженый кирпичом. Это на саратовском «Серпе и молоте» ломали старые печи, и дед договорился, чтобы кирпич отдали ему. Печи были большие. Поэтому кирпича – добротного, огнеупорного – приехало порядочно. Он пошел на печку во второй дом на участке, им вымостили дорожки, поделились с соседями… И все же до сих пор немного осталось. Я этой осенью ходил на нашу бывшую дачу и видел за забором, сделанным руками деда, приличную кучку.

Также с завода дед привез стальной гараж для мотоцикла отца. А несколько лет назад я читал мемуары бывшего директора «Серпа и молота», где он рассказывал о фантастически эффективных мерах безопасности в цеху, выпускавшем карданные валы для «Жигулей». Мол, так все круто было налажено, что спереть ничего не могли даже теоретически. Жалко разочаровывать уважаемого человека, но когда родители купили первую машину, ВАЗ-2106 кофейного цвета, карданный вал дед притащил буквально через месяц. Про запас. Он вообще любил делать запасы на всякий случай. В этом мы одинаковые.

Несмотря на творческую профессию, дед умел делать своими руками абсолютно все. В коммунальной квартире соорудил туалет и ванну, что вызывало у соседей лютую зависть. Сам построил три садовых домика, не забыв о душе и туалете со сливом. Постоянно копался в своем «ИЖе», а из добытых на заводе моторов мастерил поливальные машины. Изделия у него получались не очень красивые. Но зато надежные. Дача, построенная им еще в семидесятых годах прошлого века, благополучно стоит до сих пор. А ведь из дерева она, не из камня. Когда деда не стало, родители продали ее за какие-то гроши. Просто потому, что на нее не было ни сил, ни времени. Сейчас там живут люди, а я, когда приезжаю в Саратов, всегда заглядываю на Кумысную поляну, чтобы прикоснуться к доскам, помнящим руки моего деда. И к старому замку на калитке, сохранившемуся с тех времен. Дед очень любил дачу. Жил на ней с конца апреля и до первого снега, лишь иногда выбираясь в город за продуктами. В восьмидесятых и девяностых Кумыска была довольно популярным местом, где в каждой даче кто-то жил, и в каждом проезде бегало много детей. Сейчас там даже летом тихо. Старые хозяева кто умерли, кто разъехались, а молодежь туда не едет, ей нужна Волга. Не летают и вертолеты из военного училища по соседству. Справа березовый лес, слева дубовый. А посредине тишина… Я даже иногда думаю – не выкупить ли дедову дачу обратно, благо цена вопроса невелика. Но где она, а где я… Эх.

Я ни разу не видел деда рассерженным или озлобленным. Всегда спокойный, всегда добродушный. Казалось, его вообще невозможно вывести из себя. Никогда ни от кого ничего не ждал. И умел радоваться каждой мелочи, каждому хорошему жизненному эпизоду. Ему просто очень нравилось жить. И к неурядицам он относился с каким-то веселым недоумением, из-за чего все как-то быстро налаживалось.

До 83 лет дед чувствовал себя отлично. А потом вдруг начал потихоньку сдавать. Я по молодости и глупости особенно и не замечал этого. Дед казался вечным, жизнь без него представить было попросту невозможно. Я помню, как в конце марта мы зашли к деду с бабушкой по поводу моего дня рождения, а отец вдруг сказал: «Михаил Иванович и сам знает, что на коду пошел». Кода – это такой термин музыкальный. Конец произведения, вкратце повторяющего его основную тему. Тогда нам показалось, что отец преувеличивает. Мало ли, прихворнул человек. Но глаз опытного врача не ошибся. 18 мая деда не стало. Он особенно и не болел. Просто слабел, слабел… Еще утром пытался починить телефонную розетку, но сил не хватило. Отложил отвертку со словами «Сережа потом починит». А ночью мы остались без деда. Он умер, как заснул. И перед смертью все говорил нам, что слышит французскую речь…

Хоронить его пришел весь дом. А соседи по даче привезли кусты только распустившейся сирени. Той, что он сам и посадил много лет назад. Хорошо дед ушел. Спокойно и даже красиво. Дай Б-г каждому.

Я понимаю, как это «интересно» – читать историю о незнакомом человеке, который за свою долгую жизнь, по большому счету, не совершил ничего героического и выдающегося по книжным меркам. Выжил в непростые времена, вырастил двоих детей, построил несколько домиков, посадил множество деревьев.

Но все мое детство прошло рядом с ним, его мотоциклом и другими железками. В его гараже, куда дед складывал все потенциально полезные вещицы, я постоянно находил совершенно потрясающие вещи, вроде стеклянных шариков и подшивки «Огонька» за 1948 год. И любовь возиться с железками – она тоже, думаю, оттуда. Равно как и умение радоваться совершенно простым вещам.

Дед умер в 1996-м, когда еще не было цифровых камер, а портативные устройства для записи видео мне были не по карману. Так что живым он остался только в памяти. Наверное, не худший вариант. Ведь мозг – прекрасный монтажер. И в Саратове так легко найти места, где в свое время мы сталкивались с дедом.

— А, Сережа! Как ты вымахал! К нам с мамкой зайдешь? Потом? Так ведь на дачу скоро поедем. Ну, увидимся. Бывай.