Который не возвращается

В последние годы, приезжая в Саратов, я через некоторое время начинаю приунывать. То есть вроде все хорошо. Ходишь по улицам, знакомым с детства. И не сильно с этого самого детства изменившимся. Расстояния небольшие. При желании можно выйти из дома утром и к вечеру обойти вообще всё. И на второй день закрепить успех.

Выйдешь на балкон – а там Волга без краёв. Спустился вниз, вернулся назад – ну хорошо все.

Хорошо. Но грустно.

Долго не мог понять механику этой тоски. Я в принципе-то человек не склонный к печалям на ровном месте. Некогда грустить. Да и хорошего в жизни происходит слишком много, чтобы это игнорировать.

Недавно, кажется, дошло.

Мне жизнь видится, как сосуд с двумя трубками. Из одной постоянно вытекает, а в другую, наоборот, закачивается. Каждый день мы что-то теряем. И, к сожалению, кого-то. Потери, потери, потери… Что-то уходит легко, что-то с трудом и болью. Но уходит, и ничего с этим не поделать.

А на смену ушедшему постоянно приходит новое. Процесс обновления столь же необратим, как потери. Иной раз уйдет что-то важное, и ты сидишь такой в недоумении – а дальше как вообще? Как жить? И вдруг рраз – новое. Такое, о каком и не мечтал даже. Просто природа не любит не только пустоту, но и давку. Освободилось место – получай. А пропихиваться к твоей уважаемой персоне – дудки.

Мне правда грех жаловаться. Я и не жалуюсь.

Но в Саратове не живу уже полжизни. Да, приезжаю. Да, держу руку на пульсе, так сказать. Но это все равно другое. И я понял, почему мне грустно. Моя саратовская жизнь практически исчезла. И с этим решительно ничего нельзя поделать.

Я иду мимо старого дома с красивым балконом. Когда-то с него мне мог помахать Вовка Фабер. Мы не были большими товарищами, но, скажем так, хорошо друг к другу относились. Можно было поговорить и встретить незлобивое понимание. Теперь Вовка не помашет. Он умер. Безотносительно к причинам смерти и грусти по этому поводу, дом, где он жил, превращается просто в строение, навевающее не самые радостные воспоминания. Возможно, живи я в Саратове, познакомился там с кем-то. И дом Вовки Фабера превратился в дом Петьки Серебрякова. Где когда-то жил Вовка Фабер. И это сбалансировал бы потерю. Но нет.

Вот там на углу постоянно стояла большая белая машина моего старшего товарища. И как-то уж так складывалось, что вероятность встретить его рядом с машиной была процентов пятьдесят, не меньше. Подойдешь, поговоришь. Хорошо! Но годы берут свое. Теперь ни товарища, ни машины. Я, кстати, искал ее на панорамах улиц в Гугле и Яндексе. Там есть возможность отматывать версии на годы назад. И была надежда – вдруг он есть на тех, старых панорамах?

Нет. Не совпало. Ничего не осталось. И теперь, когда прохожу мимо, вижу только пустой перекресток. И с этим решительно ничего не поделаешь.

Я уж не говорю про дома, где жили бабушки и дедушки. С ними все понятно.

Получается, раньше моя карта города состояла из домов и мест, с которыми меня что-то связывало. Иногда плохое. Чаще – хорошее. Там жили или работали люди, которых я знаю. Даже если мы виделись раз в пять лет, если не реже, знание это все равно как-то грело и успокаивало.

А теперь это просто дома и места. И воспоминания, снова и снова наталкивающие на мысль о том, что времени осталось, в общем-то, немного.

Разумеется, я и так догадываюсь, что это шоу однажды закончится. Но, повторюсь, когда ты живешь в каком-то месте, пустота заполняется новыми действующими лицами и событиями. А тут ты словно играешь в спектакле, где один за другим исчезают персонажи. Еще вчера на сцене была отличная массовка и много с детства знакомых актеров. Шум, гам, теснота. Но вот уже на сцене пусто. И твои реплики все чаще повисают в воздухе. «А вот что скажете, уважаемый Николай Иванович?..». И тишина в ответ.

Конечно, так и должно быть. Если ты расстался с кем-то всерьез, даже как-то странно ждать от второй стороны особо пылких чувств. Мне кажется, Саратов и так очень долго был ко мне добр и дружелюбен.

Плюс все же возраст, как ни крути.

Но очень тяжело постоянно чувствовать потери, просто идя по улице. И понимать, что с этим решительно ничего нельзя поделать…